Следственный комитет проверяет Оксимирона и Noize MC на экстремизм, их коллеги Моргенштерн и Элджей уехали из России после того, как их заподозрили в пропаганде наркотиков, общественники просят СК дать оценку рэп-испольнительнице Инстасамке, которую они обвиняют в разврате. Преследования музыкантов уже вызывают ассоциации с временами застоя, когда им под давлением властей приходилось уходить в подполье. RTVI поговорил с музыкальным журналистом, историком рок-музыки Артемием Троицким о том, что общего у нынешних времен с 70-80-ми.

Следственный комитет начал проверку на предмет «экстремизма и реабилитации нацизма» в отношении двух самых известных представителей российского рэпа — Оксимирона и Noize MC. У обоих недавно вышли новые релизы: Мирон Федоров выпустил первый за шесть лет альбом «Красота и уродство», Иван Алексеев — «Выход в город». Поводом для проверки стало письмо «группы патриотов», в котором исполнителей обвиняли в романтизации экстремизма и унижении правоохранителей. Хотя автор и указывал на сатирический характер обращения, глава СК Александр Бастрыкин поручил провести ряд доследственных действий.

Этому предшествовала целая череда схожих по духу событий: страну покинули популярные рэперы Элджей и Моргенштерн — на их лейбл подали в суд за пропаганду наркотиков, а их самих уже штрафовали за это. Представители общественных организаций требуют от СК проверить певицу Инстасамку, которую обвиняют в пропаганде проституции и распутного образа жизни.

Кажется, в последний раз такие формулировки в отношении популярных музыкантов звучали очень давно — еще в СССР доперестроечных времен. Свидетелем тех событий был музыкальный критик, историк современной музыки Артемий Троицкий. RTVI попросил его сравнить, как было тогда и как сейчас.

Конфликт поколений как повод для проверки СК

Как охарактеризовать то, что сейчас происходит — проверки в отношении Нойза и Оксимирона, приговоры за «пропаганду наркотиков» в отношении Моргенштерна и Элджея…

При всем том, что вы упомянули два различных кейса, между ними есть общее — они оба стали частью процесса отвоевания силовиками ранее утраченных позиций. При этом мы наблюдаем не реставрацию советского режима в чистом виде — в нынешних сюжетах просматриваются не только совковые черты, но и приметы феодальных, монархических порядков.

История с проверкой Нойза и Оксимирона — это, конечно, удивительный абсурд, проза Салтыкова-Щедрина в чистом виде.

Шуточное, сатирическое заявление становится поводом для реакции главы силового ведомства. Мы оказались в реальности, где любая ерническая шутка превращается, буквально, в руководство к действию для тупой полицейской машины.

И это говорит, в частности, об изменения отношения к жанру доноса. Давайте вспомним: в СССР стукачество пусть и было распространено, но считалось занятием презираемым и недостойным. Стукачей было много. Настолько, что — как я узнавал много позже — близкие люди из моего окружения доносили конкретно на меня. Но все это было максимально замаскировано. А сейчас появилась прямо-таки прослойка людей, которая гордо, публично, не скрывая имен и фамилий, занимается доносами — на иноагентов, представителей ЛГБТ, на «оскорбляющих чувства верующих». Появляются целые организации гражданских активистов, которые стучат много и с удовольствием. Стукачество превращается в своего рода социальный лифт — и это, конечно, просто ужас.

Всего этого не было в СССР, а если и было, то старалось оставаться в тени. Видимо, еще жива была память о сталинских временах и репрессиях. Стукачом тогда было быть западло.

Вы сказали, что преследование Моргенштерна и проверка в отношении Оксимирона — это разные кейсы. В чем разница?

Давайте сначала о том, что их роднит. Во-первых, ведомство, которое проверяло артистов, — Следственный комитет (хотя, по-моему, ни для кого не секрет, что за ним маячит ФСБ), а во-вторых — то, что его действия не оставляют никаких иллюзий: государство стремится контролировать все. «Гибридная», «суверенная» и какая хотите еще демократия сменяется тоталитаризмом. Просто от слова total — всеобщий.

При этом ни та же Инстасамка, ни Моргенштерн не являются врагами режима — Алишер так вообще до сих пор казался мне позитивно настроенным лоялистом, относящимся к происходящему в стране довольно восторженно.

Другое дело, что для нынешней сцены он является своего рода реинкарнацией Сергея Шнурова из группы «Ленинград»: скандальный, провокационный персонаж, при этом заточенный под бизнес и под карьеру. С одной только разницей — Шнуров нынешнему истеблишменту, тем же Бастрыкину и Пескову, совершенно понятен. Моргенштерн же для путинской элиты — абсолютная «неведома зверушка».

Что вы имеете в виду?

Давайте объясню на своем примере. Когда Моргенштерн стал активно присутствовать в информационном поле, я сел и стал знакомиться с его творчеством. И столкнулся с удивительным феноменом: я не понял вообще ничего. Например, этот сленг, представляющий из себя сексуально-наркотический новояз; большая часть текстов мне показалась просто нечленораздельной. Оказалось, что его треки — это абсолютно чуждая для меня вещь.

Я это рассказываю вот к чему.

Подоплека конфликта между Моргенштерном и Следственным комитетом — в generation gap, пропасти между поколениями. И я в этой пропасти нахожусь на одном берегу с Бастрыкиным.

Для Бастрыкина и, скажем, Кириенко, Алишер абсолютно непонятен.

И вот тут добавляется вторая особенность Моргенштерна: он находится вне инструментов управления артистами. Первый из них — это телеэфир, на котором сидит вся без исключения попса; там его музыки просто нет. Второй — это корпоративы, обеспечивающие определенным представителям шансона, рока и рэпа до 100% дохода; там Моргенштерну тоже делать нечего — для клерков и топ-менеджеров он абсолютно чуждый персонаж. В общем, возможно, я ошибаюсь, но ни в одной из этих сфер Моргенштерн как следует не присутствует.

И таким образом оказывается совершенно вне контроля. А контролировать, как я уже говорил выше, им очень хочется. Именно поэтому, как мы видим, появляются сообщения о том, что администрация президента ведет переговоры с Моргенштерном: его якобы не будут преследовать, если он вернется и займется подготовкой молодого населения нашей родины к выборам президента (об этом сообщило издание Znak.com, Дмитрий Песков назвал это сообщение «уткой» — Прим. RTVI).

Ну хорошо, а проверка в отношении Оксимирона и Нойза?

Последний альбом Оксимирона не оставил сомнения в том, что художник он вполне политизированный. Да и Нойз, в целом, никогда не стеснялся ни своих политических пристрастий, ни их манифестации в своих песнях. Так что в их случае преследование — чистая политика.

Если у какого-то артиста действительно есть упоминание наркотиков в положительном ключе — допустимо ли его преследование или художнику нужно оставить право говорить о запрещенном?

В нормальном государстве такие вопросы должны решаться не силовыми, а гуманитарными ведомствами — например, министерством культуры. В самых крайних случаях — министерством юстиции и судом. Но их претензии должны иметь стопроцентно законные основания и опираться на право, на Уголовный и Гражданский кодексы и конституцию. Но в данном случае очевидно, что обвинения в пропаганде наркотиков используются не для охраны порядка и не для регулировки неоднозначного контента, а просто для шантажа.

Что же касается Оксимирона или Нойза, то к ним не может быть вообще таких претензий: ни Мирон, ни Ваня Алексеев, насколько мне известно, вообще не поют о наркотиках ни слова, их эта тема просто не интересует.

Как по-вашему, Бастрыкин действительно опирается на запрос консервативной части общества на «принуждение к порядку» или даже «принуждение к духовности» молодых звезд, или такого «запроса снизу» на самом деле нет?

Мне кажется, дело совсем в другом — как я уже сказал, в поколенческом разрыве, в конфликте отцов и детей. Между представителями разных поколений есть непонимание, а если отцы или дети при этом агрессивны и нетолерантны, то это непонимание переходит в неприязнь и стычки; так было с хиппи в 70-х, с металлистами и панками в 80-х, с готами — в 90-х. И это, по большому счету, нормально. Правда, это «нормально» не должно перерастать в репрессии со стороны государства.

А с какой целью правоохранительные органы начали борьбу с молодежью? Мне кажется, это никогда пока добром не кончалось.

На мой взгляд, война идет совсем не с молодежью — а с независимыми, свободолюбивыми людьми. Многие из них старше меня — например, Юрий Дмитриев или Лев Пономарев* (признан Минюстом СМИ-иностранным агентом — Прим. RTVI). Но в случае с музыкантами дело, конечно, именно в столкновении поколений.

В 2018 году уже была мощная волна репрессий в отношении музыкантов — тогда группе «Френдзона» запрещали выступать, группе Icepeak срывали концерты, а рэпера Хаски и вовсе посадили на 12 суток. Это закончилось концертом «Я буду петь свою музыку» в поддержку Хаски, а в Думе даже провели круглый стол с рэперами. В целом, наступило некое примирение. Как вам кажется, есть ли шанс, что и в этот раз удастся договориться?

Никто тогда ни с кем не договаривался. В Думу разговаривать с депутатами пришли совсем не те артисты, концерты которых запрещали. Ситуацию «смикшировали» по одной простой причине — она сработала против тех, кто ее создал. Приведу пример: на группу Icepeak в клубах собиралось по 300 человек, однако после скандала просмотры их клипа «Смерти больше нет» на ютьюбе достигли показателя в 30 миллионов. Какие-то неокончательно безмозглые люди во власти сравнили эти показатели и дали команду «разворот — задний ход».

Что мешает сейчас дать такую же команду?

После тех запретов в Москве были знаменитые протесты 2019 года. После января 2021 года никаких значимых общественных выступлений больше не было, и власть чувствует себя увереннее. Так что можно прогнозировать, что в ближайшее время любые концерты, фестивали и вообще все, что вызывает хоть какие-то сомнения у власти, будут запрещать. И, поскольку медиа в большей степени находятся под контролем, а граждане несколько запуганы, то есть шанс, что большого резонанса эти отмены и запреты в обществе не вызовут. Так ли это — скоро увидим.

«Сейчас Макаревичу пришили бы экстремизм и призывы к насилию»

При взгляде на нынешние репрессии в отношении музыкантов приходит на ум сравнение с застойными временами — знаменитый список лучших рок-групп, записи которых были запрещены ко ввозу в СССР, необходимость «литовать» тексты песен перед выступлением… Вы хорошо помните, что тогда происходило, — можете сравнить?

Эта похожесть обманчива. Нынешняя ситуация в отношении музыкантов и властей с одной стороны — легче, чем была, а с другой — гораздо тяжелее, чем в те же 70-е.

Что вы имеете в виду?

Да, были черные списки. Была цензура в лице худсоветов и необходимость получать «литовки» для того, чтобы петь со сцены определенные тексты. Но, удивлю вас, ни прокуратура, ни МВД, ни даже КГБ специально за музыкантами не гонялись, и ни музыкой, ни культурой всерьез не интересовались. То есть занимались между делом, спустя рукава и глядя на многое сквозь пальцы.

В 1972 году Андрей Макаревич написал песню «Битва с дураками», в которой были строки «Друзьям раздайте по ружью — и дураки переведутся». Стоит ли объяснять, что сейчас он за такие строки просто получил бы как минимум статью за экстремизм, а то и за призыв к свержению существующего строя?

Ну, некоторых просто сажали в тюрьму — как, например, Алексея Романова из группы «Воскресенье».

Да, безусловно. Но только нужно учитывать один факт. Самые большие неприятности у подпольных музыкантов конца 70-х — начала 80-х были связаны с нелегальными заработками. То есть, в частности, с деятельностью по организации нелегальных концертов и торговли записями, и занималось ими ОБХСС (Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности). Именно по такому обвинению посадили в тюрьму Лешу Романова. ОБХСС было абсолютно все равно, кто пел песни на таких концертах — аполитичная группа «Браво», певший про секс и алкоголь Майк Науменко или, скажем, Владимир Семенович Высоцкий.

Не КГБ ли выдавливало этих артистов из залов на нелегальные «квартирники»?

КГБ скорее всю музыкантскую активность курировало. Есть распространенный миф о том, что Ленинградский рок-клуб был создан Комитетом Госбезопасности — это неправда. Но, конечно, там обрадовались такому подарку: с его появлением можно было держать под колпаком всех рокеров, в том числе самых диссидентски настроенных.

Ощутите разницу: песни Нойза и Оксимирона сам СК проверяет на предмет формирования негативного образа сотрудника правоохранительных органов. В Ленинградском рок-клубе тексты тоже проверялись и корректировались сотрудниками самого клуба, при этом самым мягким образом. Например, у Майка Науменко в песне «Дрянь» есть слова «Ты любишь, чтоб все было по первому сорту, но готова ли ты к 502-му аборту?». Литсотрудник ЛРК Нина Барановская попросила Майка заменить строчку про аборты, в результате он стал петь «Прости, дорогая, ты бьешь все рекорды». Ну то есть да, цензура. Но вот именно такая. Речь о том, чтобы за тексты штрафовать или сажать в тюрьму, не шла — как я вам уже объяснил на примере Андрея Макаревича.

То есть принципиальная разница была в том, что в СССР цензурой занимались интеллигентные филологи, а сейчас — правоохранители?

Ну, в некотором роде да. Полицейский исходит из своей профессионального KPI — найти нарушение, привлечь к ответственности нарушителя, получить продвижение по службе, звездочку или прибавку. Понятно, что тетушки из худсоветов к таким карьерным достижениям, скажем прямо, не стремились.

Итак, мы сравнили нынешнюю ситуацию с советской, и судя по вашим словам, подобия между ними не так уж много. Может быть, можно провести параллель не с СССР 70-х, а с США в 60-е — там рок-вторжению тоже предшествовал конфликт рок-н-ролла с истеблишментом?

Разочарую вас — похожего на самом деле здесь мало. Действительно, значительная часть американцев была настроена против рок-н-ролла, но у этого были два основных фактора. Во-первых, расистский — рок-н-ролл воспринимался как музыка черных, и поэтому нетолерантная часть американского общества отрицала его. Во-вторых, христианский — огромное количество американских христиан ополчилось на рок-музыку из-за ее сексуального подтекста, причем не только в текстах, но и на чисто физиологическом уровне — в ритме и звуке. То, что происходит у нас, напоминает скорее Азию или Ближний Восток — например, Китай или Иран.

Беседовал Алексей Крижевский

* признан Минюстом СМИ-иностранным агентом